Сегодняшнее собрание с самого первого своего мгновения лишено тепла и начинается прохладно. Созвавший его Корпеш ощущает это по лицам непривычно тихих коллег, молча сидящих в его кабинете. Обычно на проводившихся прежде заседаниях не замечалось никакого напряжения, всё дышало спокойствием, а сотрудники, воспринимавшие подобные сборища как своеобразную передышку в работе, с удовольствием перебрасывались шумными репликами вперемешку с шутками. Никакого холодка, который веет от нынешнего собрания, не чувствовалось никогда. Какими бы сложными ни оказывались обсуждаемые вопросы, всё завершалось беззаботно тепло и благодушно.

Ну а особая атмосфера сегодняшнего заседания словно явное подтверждение и доказательство того, что управление — солидное государственное учреждение, а не какая-нибудь контора, куда, говоря словами сидящего здесь Жомарта, «приходит и уходит кто попало». Поэтому даже раздающийся временами кашель кажется неуместным, а любое суетливое движение на фоне затаившего дыхание коллектива выглядит неприличным. Просторный кабинет начальника накрыла таинственная тишь, напоминающая ту, что царит на дне какого-нибудь водоема…

— И когда только мы приучимся собираться оперативно, без опозданий и задержек! — заметив хождение отдельных сотрудников, все еще не рассевшихся по местам машинисток и техников, выразил недовольство главный редактор управления Жолан Жанпеилов.

Это был первый человек, нарушивший повисшую в кабинете тишину. Ему и самому было ясно, что, возможно, не стоило перегибать палку и попусту бросать коллегам жесткий упрек. Однако Жолан хорошо знал: пусть и не прямо в лицо, но за спиной, ему вдогонку не раз звучал шепоток молвы: «Ой, да ну его! Он, если не полная бездарь, то, во всяком случае, человек убогий — его перу не хватает мощи».

Он не хотел бы смешать с грязью всех, ему требовался удобный момент, чтобы в ответ на язвительные пересуды вонзить жало по адресу. Именно поэтому Жолан посчитал, что на таком, как сейчас, общем собрании лучше на виду у коллег напустить на себя холодный вид и крепко держать в руках бразды правления. Кроме того, ему явно хотелось продемонстрировать свою солидарность с Корпешем, который пребывал в безрадостном настроении. Он как бы говорил начальнику: «Я всегда рядом, даже если придется сунуть руки в огонь». Тихая мольба, таившая в себе большую надежду, что суровая атмосфера разрешится благополучным концом…

Начальник областного управления радио и телевидения Корпеш Курышов и в самом деле сидел с мрачным видом. В силу неопытности присутствующего здесь молодого сотрудника Байтаса Бокеева в эфир проскочила неосторожная фраза: «Животноводы находятся сейчас в крайне сложном положении: помимо свирепствующего бурана, они вынуждены страдать из-за отсутствия муки, сахара и чая».

Как назло, это услышал секретарь областного комитета партии. В тот же день он вызвал Корпеша к себе и безжалостно отчитал:

— Поздравляю, вы публично провозгласили, будто всех животноводов истребляют как мух и они прямо полегли сплошь от слабости! И скольким же чабанам вы вырыли могилы?!. Выходит, по-вашему, мы тут бездельники, дни напролет ворон считаем?! Почему честь не подскажет вам, что надо пропагандировать работу автопоездов? К примеру, пять бригад только вчера вернулись с зимовья. Или же, зная об этом, вы нарочно замалчиваете такие факты?!

Корпеш, всегда старавшийся не ударить в грязь лицом перед начальством, воспринял случившееся тяжело. Вышел из обкома страшно расстроенным. Одно дело, если бы все это сказал кто-то другой, но он был по-настоящему унижен и раздавлен, так как услышал подобную гневную отповедь из уст самого первого секретаря.

Его лицо, обычно сиявшее довольной улыбкой, затянула грустная тень уныния. До сих пор даже искоса Корпеш не бросил ни одного взгляда на молчаливо рассаживавшихся плотной группой коллег. Словно бы говорил: «Что вы есть, что вас нет…» Уткнувшись глубоко посаженными, впавшими глазами и загнутым книзу орлиным носом в какую-то лежащую на столе рукопись, он ни разу не шелохнулся. Застыл, уставившись вниз, как каменный — то ли что-то пишет, то ли черкает…

Сидящий прямо напротив Корпеша Жомарт сотрудником управления не числится. Он собственный корреспондент Казахского радио по области. Тем не менее, это тот человек, который сует нос во все направления деятельности учреждения, вплоть до мелочей. Стороннему глазу или какому-нибудь случайному наблюдателю он может показаться самым преданным болельщиком управления, воистину переживающим за него всем сердцем.

Действительно, какой бы недочет ни обнаружился внезапно в его работе, мимо зорких глаз Жомарта это не проскользнет, вне его внимания не останется. «Ну что за человек, прямо шпион какой-то, с таким усердием лезет в чужие дела!..» — такое мнение готово прозвучать из уст любого сотрудника управления.

Никто иной, как Жомарт, сразу же взял под прицел недавно появившегося в коллективе Байтаса. Он решительно приступил к какой-то скрытной возне, едва только до него донеслась молва: «В управление пригласили на работу только что окончившего университет молодого журналиста. Парень и пишет неплохо. На его будущее возлагаются большие надежды». И хотя пришлому юнцу, о котором так тепло отзывались, было далеко до Жомарта, слывшего замечательным журналистом, весьма плодовитым и оперативным, он ревностно старался создать о незнакомце противоположное мнение. В особенности Жомарт не мог пережить того, что накануне появления нового сотрудника даже начальник управления при встрече с ним то и дело повторял: «Ни в коем случае нам нельзя упускать этого парня, он ведь может и в газету попроситься». Поэтому, не на шутку разозленный, словно держа наготове заточенный нож, он с нетерпением ожидал прихода Байтаса.

«…Какая была бы подлость, если б едва вылезший из пеленок сосунок посягнул на признанный авторитет чванливого Жомарта! Это ведь равносильно тому, что развеять в прах высокую репутацию, которую он собирал по крупицам… Да, низкая душонка! Наверное, с ходу приписывать кому бы то ни было тяжкое намерение встать на твоем пути — шаг торопливый и преждевременный…»

Расположившийся за Жомартом мелкого сложения светлолицый румяный джигит — это Сардар Жаркынбеков, парень довольно шустрый, но с ограниченным кругозором. Близок к окружению Жомарта, его подручный. Коллега, который в нужных случаях всегда поддержит его точку зрения и принесет необходимые очки.

Такой легкий на успех прием — стараться нападать исподволь, чужими руками, подтолкнув в бок какого-нибудь недотепу, — один из выигрышных методов, предпочитаемых Жомартом. Хотя он и приближает кого-то вплотную к себе, его истинное отношение к такому человеку далеко от симпатии. Воспользовавшись удобным случаем, он вынудит того споткнуться, а в его сочувствии к поскользнувшемуся всегда больше лицемерия.

То, что рядом с Жомартом постоянно находится удобный человек, которого он, словно загнанный в ствол патрон, держит на коротком поводке, лишь способствует сиянию его светила. Инициатива, отданная недотепе, готовому подставить подножку за двоих, помогает Жомарту скрыть собственные враждебные помыслы, поскольку сам он как бы остается в стороне.

Что касается непосредственного начальника Байтаса — старшего редактора Баршылыка Байдосова, то это представитель изящного искусства. Помимо ежедневной писанины на работе, у него есть дополнительный хлеб, не дающий угаснуть теплу в его сердце. Большей частью Баршылык занят им. Как только выпадает возможность, он хватается за свой желтый блокнот и что-то строчит в нем, шевеля торчащими усами и прислушиваясь к звучащему внутри голосу. Нежиться в лучах волнующих душу шаловливых поэтических строк для него в тысячу крат большее счастье, нежели подобное тягомотное собрание.

Как бы там ни было, «сапог не вылезет за колодку». Возможно, в ход нынешнего собрания он и не будет вмешиваться напрямую. Одно дело, если бы Баршылык был просто обычным представителем преобладающего большинства. Однако, в связи с тем, что под прицел попал один из его подчиненных, он и сам невольно стал мишенью. Хорошо известно, что Жомарт никогда не сжимает кулаки попусту. Вполне понятно, и куда упадет камешек, брошенный в голову Байтаса. Если копнуть до сути, подлинная развязка проблемы лежит в другом — куда глубже. Удочка закинута вовсе не на чебачка, а на щуку. С этой точки зрения, видимо, есть смысл в том, чтобы старший редактор держался подальше от обсуждения, тихонько наслаждаясь своей поэзией…

Устроившаяся впереди всех молодая женщина Камиля в любых ситуациях ведет себя свободно и раскованно. Ей чужды робость и смущение, она человек открытый и приветливый. Многие считают, что причина такого вольного поведения Камили кроется в положении ее супруга, занимающего «недосягаемую» должность. Поэтому, естественно, не обходится без сплетен и пересудов: «Ай… да она ведь с жиру бесится, а иначе, кому пойдет на пользу такая ветреная несдержанность? Посмотрела бы я, как она выступала, если б была одной из простых смертных…» Но даже подобная молва звучит из-под носа, еле слышно. А при встрече лицом к лицу большинство с Камилей учтивы и проявляют симпатию.

Ее стремление в любых ситуациях оставаться сильной дает надежду, что на любого из сидящих здесь людей она сможет посмотреть без всякой робости. Камиля — ярая защитница всех гонимых и преследуемых; она прекрасно осознает это, поэтому, наряду с веселой игривостью, иногда источает и высокомерие.

На это хмурое заседание она вошла с сияющим, цветущим лицом — как говорят в таких случаях, кровь с молоком. Раскрыв маленький ротик, обрамленный шелковистыми крашеными губами, и показав безупречные зубы, она воскликнула:

— Ну и тишина, будто мы тут в молчанку играем! — и, щипнув на ходу Баршылыка за ногу, села рядом.

Баршылык просверлил ее взглядом поверх очков, однако родственной вольностью отвечать не стал. Не решился на виду у собрания.

Жомарт хорошо понимал, что какая-нибудь следующая выходка Камили, пусть и в качестве легкого поветрия, способна, тем не менее, породить в настроении упавшего духом коллектива ноту легкомысленного возбуждения. Следует немедленно вмешаться, чтобы это не обрело масштабы. В противном случае, вполне допустимо, что суть разговора, лишенного должного развития, сведется к нулю. Поэтому он беспокойно заерзал, точно крепче вжимаясь в стул, а потом, глядя в сторону начальства, сказал:

— Корпеке, все уже собрались…

Между тоном его голоса и выражением лица чувствовалась заметная разница. Если голос был мягким, вкрадчивым, льстивым, то хмурое потемневшее лицо свидетельствовало о том, что в душе его тлеет огонь какой-то мстительной обиды.

Коллега Байтаса Белов, делящий с ним один кабинет, никак не вписывался в охватившее коллектив состояние. Это ветеран управления, его прочная опора, человек, совершенно чуждый интригам и склокам, да и в теплые отношения с кем-либо он вступает редко.

Пристально уставившись прищуренными глазами в свежий номер областной газеты, он полностью поглощен чтением, поэтому даже не замечает, что ситуация в кабинете далека от мирной. Правда, после недавней реплики Жомарта он все-таки оторвал глаза от газеты и окинул взглядом коллег, даже как будто заметил, что выжидательная прохладная атмосфера еще не начавшегося собрания постепенно начинает накаляться. Непонятная грусть на лице Корпеша, неуместный тон голоса Жомарта, непривычное безмолвие словно пришибленных сотрудников — что это, начало молчаливого бунта, затишье перед бурей?..

То, что фраза, по простодушной наивности вылетевшая из уст его молодого коллеги по перу Байтаса, приведет к такой закрученной ситуации, равносильно удару пики, пронзившему до костей. Кто поручится, что это сборище, практически лишенное милосердия, не столкнет в пропасть молодого, еще не разочаровавшегося в жизни парня, у которого еще все впереди?.. Праведные создания всегда безжалостны. Как бы там ни было, он не позволит навредить неокрепшему птенцу.