(повесть)

Эта история о непрекращающихся столкновениях в кулуарах Императорского дворца или в окружении Премьера, об интригах и кознях чиновников. В этих интригах и в этой яростной борьбе за более высокое положение бывают моменты, когда энергичный, деловой чиновник попадает в поле зрения императора или премьера, и благодаря его благосклонной поддержке достигает вершин власти по иерархической лестнице, работая рядом с ними. Однако наоборот бывают и такие моменты, когда чиновник, казалось бы, достигший пика власти, вдруг поскальзывается и как альпинист, летит в глубокую пропасть забвения.

Эта история о том, что схватка между людьми, невидимая для посторонних глаз, похожа на тайфун, глубоко зародившийся в глубине океана и стремительно вырвавшийся на поверхность и ежедневной стычке с жизнью и смертью лицом к лицу. Внимательно прочтите эту историю.

1

Главная жизненно важная артерия литературы — аллегория, ярко и выпукло демонстрирующая правду жизни в сравнениях.

Прежде чем взяться за эту тему, засучив рукава, я стал энергично искать человека, покорившего вершину Хан-Тэнгри, самую высокую вершину Казахстана, вечно окутанную облаками. Немало книг было прочитано мною об альпинистах, и я много прочел о них. Был среди скалолазов. Посчитал нужным поговорить наедине с человеком, который как снежный барс, покорил вершину горы и холодно смотрел на далекую жизнь внизу.

Моей целью было найти альпиниста, взошедшего на вершину и услышать из его уст рассказ о тех тончайших душевных переживаниях, которые владели им в момент покорения вершины горы. И все это достоверно и точно обрисовать читателям. Я долго искал, и наконец, нашел такого человека.

Он лежал с острой болью в пояснице в маленькой больнице села Нарынкол. Вершину Хан-Тэнгри он покорил три года назад. Болезнь настигла его недавно, когда он ухаживал за скотом и поил лошадей. Вначале лечащий врач, ошибочно, принял меня за областное начальство. Закрыл изнутри кабинет, разговаривал шепотом, положил на стол передо мной увесистую историю болезни больного, свалил кучу диаграмм, эхограмм и рентгеновские снимки.

— Мы прилагаем все усилия, ничего не жалеем для лечения, — начал отчитываться он.

— Могу ли я переговорить с ним с глазу на глаз?

— Пока изучите его историю болезни. К нам он попал весной. «Дорогой, у нас нет современной аппаратуры, все это есть в областной больнице, пожалуйста, поезжайте в областной центр», — сказали мы, дав ему направление туда. Он прошел курс лечения в Алматинской больнице, после, приехав к нам, радовался выздоровлению. И вот в конце июня опять заболел ревматизмом поясницы и не смог никуда выходить из дома. Вот лечим, никаких средств не жалеем для лечения, начальник.

— Разрешите мне поговорить с ним.

— У него состояние тяжелое. Скрывать не стану, возможно, в будущем он может быть парализованным.

Я успокоил изрядно испуганного главврача, сказав ему, что я никакой не начальник, и не проверяющий, а просто писатель. И что мне всего-то нужно поговорить с альпинистом. По его подсказке я прошел в дальнюю палату. На больничной койке лежал долговязый мужчина с морщинами, избороздившими кожу вокруг глаз и лба, мешками под глазами и потухшим взглядом. Старая кровать была длинной но, тем не менее, у мужчины торчали ноги. Чуть приподняв подбородок, больной поздоровался. Следовавшая за мной медсестра принесла стул. «Как поживаете, дядюшка?! Не трудитесь вставать, лежите», — начал я разговор и слегка пожал бледную руку, лежащую поверх одеяла. Затем придвинув стул к кровати, сел.

Альпинист холодно улыбнулся, я признаться, впервые видел, как улыбка может быть такой холодной, без тепла души.

— Дядей называешь меня?! А ведь я, лет на десять младше тебя. Давно еще прочитал вашу биографию из книги. Знаешь, в этом ауле не осталось книги, не прочитанной мной, — сказал он, улыбнувшись через силу. — Но ничего, десятилетняя возрастная разница — небольшой отрезок. О вашем визите меня предупредила медсестра. Знаете, никак не могу достать ваше последнее произведение, я только слышал о нем. Говорят, о Президенте написали. М-да, высокую планку взяли, самую верхушку… Хотя, в этой жизни нужно хотя бы раз взобраться на самую высокую точку в своем движении вперед!

Его кашель прервал речь, и, позвав медсестру, он попросил приподнять подушку. Удобно устроившись, продолжил:

— Значит, обо мне написать хочешь. Когда я достиг вершины Хан-Тэнгри, то газеты наперебой писали про меня. А журналист газеты «Известия» написал даже, что я сорвался на вершине и несколько часов висел на аркане. Такого и в помине не было. Правда, был момент — ударившись головой о камень, я на несколько минут потерял сознание, но не поскользнулся.

— Я приехал сюда не для того, чтобы написать о Вас, — признался я. — Мне хочется узнать, какие эмоции, чувства Вы испытали, когда достигли вершины горы.

— И это все?!, — разочарованно сказал альпинист, — От Астаны до Алматы 1200 километров, от Алматы до Нарынкола 400, и весь долгий путь проделан ради одного слова?

— Да это так, брат. Мне нужен был человек, который взобрался на ледяную вершину одной из самых высоких гор Тань-Шаня, на которую еще никто не восходил и поведал бы мне о своих чувствах, настрое души в момент восхождения. Достаточно будет описать это в двух словах, которые передадут всю силу ваших переживаний.

Альпинист устремил взор на лампочку в потолке, долго смотрел в одну точку. Его словоохотливость погасла, я почувствовал, как его настроение резко упало, как будто перед полноводным, бушующим потоком воды после сильнейшего дождя, внезапно встал громадный камень, и этот поток, ударившись, потерял силу, растекшись вокруг камня. Может, мне лучше было не говорить всей правды, а так просто разговорить человека, скучающего в палате, кто знает. Я попросил принести оставленный в кабинете врача дипломат, и открыв его, достал последний экземпляр бережно хранимой книги о Президенте страны. Подписав автограф, я подал ее скалолазу.

Ревматик, больной ишиасом, получив нежданно-негаданно толстую книгу, удивительно быстро оживился, приподнялся на постели.

— Покажу жене, похвастаюсь, — сказал он, гладя обложку книги. — С тех пор, как я заболел, она стала частенько уезжать к своим родственникам. Пусть теперь посмотрит, узнает, с каким мужчиной судьбу связала!.. Итак, столь дальний путь был проделан, чтобы узнать о моих ощущениях в момент восхождения на вершину Хан-Тэнгри?, — повторил он вопрос, который я хотел еще раз задать.

Я утвердительно кивнул. Альпинист откинулся на подушку, зажмурил глаза, отчего обозначились глубокие морщинки, и он долго лежал молча. Наверное, в его голове пронеслись картинки трехлетней давности, перешедшие в мираж, когда все разом кричали: «напиши обо мне, напиши обо мне». И я почувствовал, как он ищет выхода из плена тяжелых воспоминаний, как ему нелегко это сделать, мне стало жаль его. Я подумал, что не надо было волновать больного джигита.

— Мне достаточно будет и одного вашего слова.

— Да, да господин, сейчас-сейчас! Как я готовился к восхождению, как выбирал путь, способствовала ли тому погода, или, напротив, мешала, в какой камень какой гвоздь вбивал… Если собрать все детали воедино, то получится целый том книги. Да, да, сейчас-сейчас… На кончике языка вертится… Когда я добравшись из последних сил до вершины горы, встал на пике, мое сердце заполнилось чувством великого высокомерия. Коран осуждает данную черту характера. А меня в тот момент охватило безмерное чувство высокомерия. А потом вдруг ему на смену пришло … чувство страха. Да, это так… сейчас говорить легко, но меня охватил страх, который невозможно передать словами. Страх, подобный тому, что овладевает человеком перед ликом смерти. Это тяжелое чувство никогда не сотрется с моей души, с моего сердца.

Услышав нужные слова, я поднялся, пожал длинные прохладные пальцы альпиниста, взял дипломат и, попрощавшись, ушел. В тот же вечер на легковой машине я добрался до Алматы, и ближе к полуночи сел на самолет, летевший в Астану. Гигантский самолет боролся с земным притяжением, и мощное железное тело ехало по длинной каменной дороге, ужасно раскачиваясь и, наконец, оторвалось и устремилось к звездам. Положив голову на спинку кресла, я закрыл глаза и вспоминал разговор с альпинистом и слова, впившиеся в сознание.

«Человека, достигшего вершины, вначале овладевает чувство величайшего высокомерия (не просто высокомерия, а великого высокомерия)». «Затем человека охватывает необъяснимый страх, ужасный страх!».

Мой литературный персонаж Шугайып взошел на вожделенную вершину два месяца назад, примерив на себя сан визиря правителя, так называли в древние времена сию должность, а сегодня она именуется как «советник Премьер-Министра». Именно в то время его сердцем завладело безмерное высокомерие. Покорившего высоту, сегодня его охватил безотчетный, панический страх…. Почему?

2

Нынешняя зима в Астане была суровой. Люди привыкли до середины января любоваться падающим с неба узорчатым снежинкам, морозу пощипывающему кожу и озорному светящему солнышку. А тут, стукнуло 40-градусное холодище, сдирающее даже кору с деревьев. Котел, дающий тепло в дома горожан, взорвался, подземные трубы замерзли и вышли из строя, задав нелегкую работу парням из агентства по чрезвычайным ситуациям. Закрылись школы, детские садики, многие учреждения, и жители, упавшие духом, при встрече сетовали: «Там-то поезд сошел с рельсов», «если бы синоптики предупредили о таком морозе».

Стоило астанчанам выйти на улицу, их нещадно кусал мороз, как голодный волк. Стоило только Шугайыпу прийти домой, как его с недовольным видом встречает супруга Уасила. И он, пришедший после девяти ночи, уставший, голодный не выдержал.

— Уасила, настроение твое, подобно погоде на улице, в чем дело?

— Потому что, с тех пор, как работаешь у Премьера, ты перестал замечать, что дома творится. Взвалил на меня все хлопоты по дому, сам же ни свет, ни заря уходишь на службу, приходишь поздно и даже в выходные дни пропадаешь на работе. Да и наши отношения стали прохладными…

— Чтобы вы не мерзли в столице, я предлагал тебе с маленькой Асель съездить на Красное море — ты не согласилась. В ателье мод привезли соболиные меха, хотел сделать приятное, подарить тебе шубу — ты ответила, мол, наши девочки маленькие и незачем попусту тратиться. Что мне прикажешь, умереть?! И без того в аппарате работы выше головы, — сказал Шугайып огорченно и отодвинул пиалу с чаем. Разнервничался, и уже собрался было голодным встать из-за стола. Прекрасные глаза Уасилы наполнились хрустальными слезами, готовыми вот-вот расплескаться, так задели ее холодные, ледяные слова мужа.

— Сядь, любимый!.. Попей чаю, как следует!.. — сказала Уасила с дрожью в голосе. — Ты же знаешь, как я душой болею за тебя, и ради нашего семейного благополучия на все готова… Но объясни, милый, в чем причина резких изменений твоего характера?

Рассвирепевший буран на улице завывал, кусал окна и двери, будто хотел отворить их настежь. Лицо Уасилы было бледным, как будто этот холод коснулся его и ее умоляющие глаза, дрожащий голос тронули сердце Шугайыпа. Он понял, что пришло время признаться. Ведь каким бы он ни казался твердым, все же он был мягким человеком искусства, как бы быстро не гневался, так же быстро отходил.

— Скажу,…нет смысла скрывать правду от тебя, — сказал Шугайып и немного посидел раздумывая. И вырвавшись из круговерти мыслей, продолжил:

— Как ты знаешь, в начале месяца прошел международный съезд лидеров мировых и традиционных религий. Мне было поручено подготовить речь Премьера, я написал… отнес… Премьеру не понравилось. «Вы чем занимаетесь, словоблудием или политикой» сказал он мне и швырнул бумаги на стол. Лишь с третьей попытки принял доклад. Почему благосклонность сменилась на гнев, не пойму?! Теперь и слова мои — не слова, и дела мои — не дела.

Поведанная служебная история Уасиле очень не понравилась, но умная женщина слушала мужа молча, опустив глаза. Затем встала, прошла в смежную комнату и, накрыв принесенной теплой шалью плечи мужа, спросила:

— В тот неприятный момент, кроме вас был кто-то рядом?

Заданный вопрос прозвучал осторожно, учитывая состояние мужа и щадя его самолюбие.

— Да, стоял секретарь Протокола. Кстати, было заметно, как он внимательно следил за происходящим. И после упрека Премьера он ехидно и предательски усмехнулся в усы.

При этих словах Уасила побледнела, но виду не подавала. Заботливо поднесла мужу тапочки, открыла теплую воду в ванной комнате, затем подала умывшемуся супругу полотенце и пригласила в столовую пить чай и налила в пиалу густой ароматный чай.

— Милый, прости за резкие слова. Сегодняшнее благополучие нашей семьи твоя заслуга. Мы вместе работали корректорами в Алматинском издательстве, там же полюбили друг друга, воспитываем трех девчушек, идем все выше и выше. Помнишь 2001 год, вначале я поехала в Астану, ты остался с детьми в Алматы. Тогда соперники, конкуренты, желая нас рассорить и развести, хором пели о разводе. Тогда же, я твердо решила, что если сможем преодолеть момент необходимого расставания, то в будущем выйдем победителями из любых передряг.

Шугайып смотрел на жену с любовью и нежностью.

— Будто альпинист, глядя в глаза опасности, карабкаюсь на пик вершины… Не суждено мне жить спокойной размеренной жизнью, видимо подобно Сизифу буду бестолково катить камень в гору, — с грустью сказал он супруге.

— Что ты, не говори так! У тебя привычка, чуть что горевать и впадать в депрессию. Жизнь — это ежедневная борьба, тем она и интересна.

— Платформа Премьера представляется мне вершиной Хан-Тэнгри, куда даже птица долететь не в силах. Человек, упавший с такой вершины — костей не соберет! Достигнув вершины, думаешь о том, как бы не слететь с нее от сильного дуновения ветра.

— Неужели нахмуренный Премьер так сильно тебя обеспокоил? Уверена, руководитель по достоинству оценит твои заслуги, ведь именно за твои достоинства он и пригласил тебя к себе в советники.

Шугайып не захотел дальше продолжить беседу, накрыл пиалу ладонью и встал из-за стола. Спросил, где дочери. «Знаешь же сам, старшая после окончания академии работает в Алматы, средняя — на время каникул поехала к сестре, ты же ей билеты бронировал, младшая с одноклассниками отдыхает в Кокшетау… одно и то же по нескольку раз спрашиваешь как старик», — пожурила Уасила мужа. Поднявшись на второй этаж коттеджа, он прилег на диване в рабочем кабинете, давящая боль в виске притупилась после выпитого чая. «Какие у тебя причины для страха» пронеслись слова жены в голове. Скорее всего, в недовольстве Премьера скрыта некая угроза и предупреждение, и ладно бы, если только сплетни, нет, истинная проблема глубже и главное как бы она не переросла в большие неприятности. Настоящую причину Шугайып жене так и не сказал. О, Всевышний! Сердце тревожно и предательски билось, предчувствуя приближение беды.

3

Да, да, как это было…

«Вы политикой занимаетесь или чем?» — заданный вопрос Главы правительства имел глубокую подоплеку. Обычно на поверхности моря плавают медузы, мелкие рыбешки вроде кильки, а ракушки с прекрасными жемчужинами лежат на дне морском, с виду напоминающие простые камни. И только опытный ныряльщик отличит жемчужный ларец от обычного камня. И пойми, что сокрыто под словами Премьера «вы чем занимаетесь», попробуй, если такой умный.

Расшифровать значение этих слов может разве что секретарь Протокола. Он из тех лис, что и ходят осторожно и говорят осторожно, лишнего никогда не сболтнет, всегда начеку, настороже. Недаром вот уже целых десять лет в Правительстве работает. Говорят, бывший Премьер обратил внимание на Отегена в нелегкие времена становления независимости в стране и пригласил к себе на службу. И вот с тех пор он твердо и уверенно занимает этот пост и как говорится, как ни бросай его, он как тот заколдованный асык ложится всегда на одну сторону. Пусть медленно растет, поднимается по карьерной лестнице вверх, служит во благо казахов. Но почему после резкого замечания Премьера, у него на губах появилась ехидная улыбка? Вот такая улыбка таит в себе гораздо опасную угрозу, чем разнос большого начальника.

Надо все это прояснить. Стоит отметить, Шугайып не входил в разряд сотрудников из черного списка, от которых спешили избавиться. Нет, он совсем не похож на того злополучного унтера Пришибеева из рассказа великого русского писателя Чехова, который сидя в театре нечаянно чихнул на лысину генерала, сидевшего впереди него. Так этот унтер потерял покой и сон от мысли, что он обрызгал генерала и тот может неправильно понять его чихание. В результате переживаний сердце не выдержало, и он умер.

Нет, он абсолютно не похож, потому что у него судьба совсем другая. Пришибеев всего лишь один из многих мелких, незначительных людей, он же — талант, с детства отличавшийся от сверстников творческой одаренностью, красноречием, энергичный, деловитый опытный политик. Человек твердого характера, идущий в ногу с эпохой, сам добившийся высот власти своим напряженным, плодотворным трудом.

В такой момент вспоминается прошлое.

Много лет назад «тяжеловес» мировой политики, госсекретарь США Збигнев Бзежинский, работавший с несколькими президентами страны и переживший их, вдруг обратил внимание на Казахстан. Он бросил вызов Премьер-министру, сказав, что если у вас есть настоящий опытный политик, то пусть он сразится с ним в публичном телемарафоне.

Оппозиция, обычно яростно атаковавшая государственное управление и считающая себя новой политической волной замолчала, когда Премьер обратился к ним: «Где вы мои противники, так досаждавшие мне своей мелкой возней? Подайте голос, кто из вас выйдет на теледебаты с Бзежинским?». Молчали все, будто воды в рот набрали. По эту сторону океана не нашлось ни одного смельчака, и все тут. Что это такое? Неужели у нас нет ни одного политика, способного на равных поговорить с заокеанским политиком? Что, всех говорунов и болтунов, кричащих громче всех в обычное время земля, что ли проглотила? Какой позор, какое бесчестие для нас!

После долгих тягостных раздумий, дабы не ударить в грязь лицом, Премьер решил пойти на теледебаты сам. В это тяжелое время, может по воле судьбы, из заграничной командировки вернулся Шугайып. Приехал домой, переоделся, умылся и только сел за стол, как зазвонил телефон. Звонивший друг из правительства, рассказал, что вот так… не могут найти человека, который бы вышел на телемарафон…, сам Премьер хочет выйти, чтобы поддержать честь страны. Известие взбудоражило Шугайыпа. Гордость, дух патриотизма, стыд и горечь все чувства вкупе захлестнули его. «Я выйду на дебаты, только перевод с английского должен быть на высоком уровне». Молва донесла до Премьера слова Шугайыпа. «Кто этот храбрый?» — поинтересовался глава Правительства. Сказали, так и так… писатель, публицист, немало написанных им книг увидели свет…, на полставки в университете лекции читает, на полставки работает в центральном музее хранителем фонда. Премьер вспомнил одну из прочитанных книг храбреца и поинтересовался, почему тот работает на полставках, на что ему ответили: «ни земляка, ни «крыши» у него нет, а для таких начальников целую ставку жалко…».

«Хорошо, — сказал Премьер, — пусть участвует, но проверьте его досконально, чтобы чего не вышло…».

Друг Шугайыпа из Правительства, получивший «добро» большого начальника первым делом освободил того от работы и буквально поволок в сауну, где они провели четыре часа. Затем отвез в лучший салон красоты Астаны, где над ним колдовали косметологи и стилисты, после одел с головы до ног во все новое. В конце отвел его к известному режиссеру академического театра и попросил: «Сделайте этому человеку высокий регистр слов», на что вредный режиссер ответил: «Если он хорошо заплатит, я призову злые духи, и он сможет восемь часов даже с бесом говорить».

Пока Шугайып с режиссером работали над регистром, спорили, обижались друг на друга, в итоге он опоздал на три минуты.

Под ярким светом прожекторов человек на стуле казался мешком с костями — это и был сам Бзежинский.

— А это ты?!.. Есть возможность разглядеть соперника, — сказал старик с усмешкой. — Давным-давно Сталин на конференцию в Тегеране намеренно опоздал на три минуты.

— Господин Бзежинский, я не в силах превратиться в Сталина, а Вы в Рузвельта, — ответил Шугайып. — Читал Вашу книгу «Великая шахматная доска», в последнем разделе Вы, явно выпячиваясь, говорите о себе как о главном разрушителе Советского Союза. Объяснитесь?

Збигнев скрипнул костьми.

— Вы уже начали телемарафон?!.. Теперь будьте осторожны, — и задрожал как мертвец, восставший из могилы.

— Даже если не я свалил СССР в пропасть, то был непосредственным участником действа. Нужно было дать мне Нобелевскую премию, а полоумные из Швейцарской академии по ошибке присудили лауреата Горбочеву. За что? За то, что господин Горбачев свалил возглавляемое им же государство?.. Скажите!.. Гигантскую державу помог свалить я или Горбачев?

— Вы оба в этом участвовали! Самолюбованием и кличем: «Это я, я!». Гордое битье в грудь и стиль книги, шитой белыми нитками демонстрирует элементарную неприличность. Мыслитель с таким опытом не выбегает на майдан, где идет яростная схватка.

— Согласен с Вами, господин Шугай. Какое у вас труднопроизносимое имя, язык можно поломать.

— Мой отец — верующий, перелистал Коран и нарек именем святого пайгамбара.

— Все оставшиеся блага от эпохи страны Советов — заводы, железные дороги, космодром, запасы углеводорода, на которых вы сидели, одни передали в частную собственность, в другие иностранцы влили свои инвестиции и теперь потираете руки от удовольствия, отдав собственные богатства в чужие руки. Так еще хотите войти в 50-ку конкурентоспособных стран мира. Не так ли?! А если богатства иссякнут, чем восполнять будете?

— В книге, изданной ООН о всемирном развитии, есть сведения о том, что богатства подземных недр хватит на несколько поколений сполна. Все дело в бережном расходе. Бездумная растрата и бережный расход далеко не одно и тоже. Наш Президент стратегией развития страны предложил уникальную «Казахстанскую модель». Пока наша политика кажется вам миражом и даже страшилищем.

— Что, что? Повторите еще раз, — сказал господин Збигнев, недовольно взглянув на переводчицу. — Я не могу понять, что Вы говорите, мужчина с именем святого?

Холодный смех политика, продемонстрировал, что он согласен с Шугайыпом.

— Я читал книгу «Расцвет и падение администрации», а это название романа Бальзака. Не вы ли автор книги, господин Шугайып?!»

— Да, это я. Критике подверглась система исполнительных органов в условиях капиталистического рынка. Прочитав ее, Вы видимо решили, что нашу страну ждет скорый упадок, — сказал это Шугайып и, уставившись в одну точку, глубоко задумался.

В этот момент он был похож на старейшего мудреца.

— Господин Збигнев. Бессмертны слова оптимизма, вы же напротив высказываете свой внутренний мир в словах — «не будет», «не получится». Не думаете ли об эффекте бумеранга?. Ведь эти слова могут к вам вернуться, вы не боитесь этого.

Если вспомнить все, то это похоже на один из рассказов «Тысячи и одной ночи». Диалог обоих в этих теледебатах занял бы половину нашего произведения. Он после этих теледебатов вышел из студии с гордо поднятой головой. И все это отчетливо встало перед ним.

В конце недели позвонили специально из администрации Премьер-министра и пригласили его на работу. Растерявшись неожиданному повороту событий, он спросил: «Почему? Как?». На эти его вопросы ответил очень осторожно, взвешивая свои слова как на весах, опытный чиновник: «Так решил глава Правительства».

Он не стал дальше расспрашивать. В трудовую книжку внесли запись «Советник Премьер-министра», поставили печать. И он помнит как в ту ночь, не мог заснуть до утра. Как будто он взобрался на самую высокую вершину горы, теряющуюся в облаках, и задрожал от холода под пронизывающим ветром, боясь упасть в пропасть. О, господи, что за наваждение!

Много думая, наконец, понял причину ехидной усмешки секретаря Протокола. Да, он только сейчас уяснил смысл жалостливо-ироничного взгляда с ехидной усмешкой на губах секретаря Протокола, когда глава Правительства выразил недовольство черновым вариантом доклада Шугайыпа. Да уяснил, но это уже история следующей главы.

4

Каждый новый день — подарок Всевышнего. Во вчерашнем дне нужно оставить — обиды, горечь, тоску, радость, а в наступивший нести лучшее, светлое, хорошее, радостное, словно солнечный зайчик позитив отразится в зеркале, одаривая теплом и светом и чувствовать это — настоящее блаженство. Дар Всевышнего — небесная манна и ее нельзя валять в грязи, растерять, лучше хранить в сердце уникальную находку. Понимать и благодарить Создателя за дар — благородное дело. Но разве мы этот дар Аллаха несем с благодарностью в сердце?

Эти мысли буравили висок Шугайыпа, и, несмотря на нерабочий воскресный день он, встав спозаранку, быстро оделся и направился в западную часть города. Быстрым шагом прошел по берегу Есиля и направился в офис Премьер-министра. Зайдя в кабинет, расположенный на втором этаже, отодвинул занавески и включил вентиляцию. От него не укрылась реакция охранника, прекрасно знавшего советника Премьера, но в этот раз пристально рассмотревшего его фотографию в служебном удостоверении.

Открыв шкафчики, Шугайып водрузил на стол деловые бумаги, которые нужны было переписать. Носовым платком вытер лоб и призадумался: «в начале февраля симпатичная, молоденькая сотрудница из отдела писем, явно ужимками и заливистым серебристым смехом на что-то намекала».

На Вас поступила очень опасная жалоба, — сказала она тогда. Казахи ведь не могут жить без жалоб и анонимок. Он подумал, что это, наверное одна из многочисленных жалоб одного из конкурентов писателей, что с молодости плелись за ним тенью. Скорее всего кончится тем, что начальник общего отдела прочитав эту жалобу, вызовет его к себе и скажет: «Что это такое?». «Так и случится», — понадеялся он и продолжал работать, как ни в чем ни бывало. Тем более жалоба таинственно исчезла.

Помнил, как в конце месяца после работы подвез девушку из отдела писем до ее дома. «Согреешься, когда будешь дома», — сказал Шугайып и протянул девушке французское вино и коробку конфет. Девушка долго смотрела на него, и решившись, сказала: «Заходите домой!.. Я живу одна. Вы, наверное, замерзли». Было видно, что она хочет ему что-то сказать.

Припарковав автомобиль, он последовал за девушкой и вошел в теплую квартиру. Вдвоем выпили французское вино, которое ударило в голову, разожгло кровь. Он устремился к алым губам девушки, чтобы почувствовать их сладость и нежность. Однако она легонько толкнула его в грудь, сказав: «Я понимаю, вашу тайную мысль. Вы, наверное, хотите спросить про жалобу на вас. Я знаю вас как чистого душой человека, в большинстве случаев вы поступаете неосмотрительно, чувствуя это я искренне жалею вас. Нам нельзя разглашать служебные секреты, но все же я скажу вам, эта жалоба попала в руки секретаря Протокола. Он сказал, что покажет Премьеру… прошу вас, никому не говорите об услышанном».

— Насколько мне известно, все заявления, жалобы и письма приходят в отдел писем, и попадает начальнику отдела.

— Не знаю, когда в наш отдел поступило это письмо, то к нам сразу же заявился секретарь Протокола. Потребовал отдать ему, расписался в получении, у нас не было права не отдавать ему.

— Что там было написано? Наверное, вновь конкуренты и соперники — коллеги по перу взялись за свои грязные делишки.

— От вашей бывшей жены. «Бросил с ребенком на руках, жизнь поломал. Не могу смотреть людям в глаза», — писала она. — Если все будет так продолжаться, и он не узнает о моем положении, то клянусь, наложу на себя руки».

Услышанное потрясло Шугайыпа, и некоторое время он сидел молча, тупо уставившись на пол. Он вспомнил слова акына «Живя в горячке молодости, после, все осознаешь». Это было двадцать лет назад. Так видно ему на роду было написано, он в то время совершил большую ошибку в горячке молодости. Эх молодость, молодость! Шугайып глубоко вздохнул.

Тревожили слова — «я наложу на себя руки». И дело не в угрозах и шантаже, и не в вываленной на обозрение грязи. Действия бывалого пройдохи, секретаря Протокола, ожидавшего удобного момента, забравшего жалобу себе, вот что беспокоило больше всего.

«Премьеру покажу, сказал он!..»

Пошатываясь после выпитого, Шугайып одел рубашку, завязал гастук, накинул костюм и собрался уходить, как девушка жалостливым умирающим голосом сказала: «Что ты так паникуешь?.. Выпил бы кофе, пришел бы в себя, задержался ненадолго». Запутавшийся, околдованный жаром младого тела Шугайып еле сдержал себя, быстро оделся, мысленно обратился к Аллаху, словно избавляясь от происков сатаны, и легким шагом вышел из комнаты.

Сев в машину заметил, рубашка мокрая от пота, хоть выжимай. Мысли его не покидали даже тогда, когда он подъехал к своему двухэтажному коттеджу, расположенному на окраине города. Ставя машину в гараж, голова ломилась от разных мыслей. Не стал рассказывать жене, хлопотавшей возле него. Будучи по характеру скрытным и сдержанным, он многое терпел, но слова Премьера, нелестно отозвавшемся о докладе, его недовольство и холодный взгляд, поедали душу как дождевой червь.

«Неужели я могу стать жертвой секретаря Протокола — хитрюги, с ехидным смехом?!»

«Откуда она взялась, спустя двадцать лет, где раньше была? Какая у нее цель? Если ты такой умный подумай, где отгадки на эти тайны, — говорил ему внутренний голос.

Здание Правительства походило на старца, вышедшего в мороз погреться на солнышко. Хотя на улице лютовала холодная зима, внутри было тепло, специальные стеклопакеты наглухо защищали от морозящего ветра и стужи. Это заслуга фирмы «Kruge Erdbau Cmbn», построившей за два года прекрасное сооружение, с великолепной парадной дверью. Любой вошедший слыша собственный голос эхом, чувствует высокомерие и гордость.

Сидя в кабинете в раздумье с деловыми бумагами, разложенными на столе, он походил на шамана. И вчерашняя жалоба не выходила из его головы.

Да, да… это было двадцать лет назад. Он тогда окончил университет с красным дипломом, после два года служил в армии. Тогда и решил — когда поедет домой на родину, то самое большое, что ему светит, так это должность редактора районной газеты, поступит в аспирантуру, встав на путь науки, в лучшем случае станет одним из многих кандидатов наук… Нет, ведь он с детства мечтал стать писателем, мечтал довести до людей правду жизни в литературной, образной форме. Сказав себе «Будь, что будет», он устроился корреспондентом молодежной газеты.

С родного аула прекратилась помощь. Родители, прошедшие через голодные военные годы, потерявшие здоровье сказали ему: «Если устроишься на работу, то вышли нам одномесячную зарплату. Нам надо полечиться, приодеться». А ведь он и сам жил на один зарплату.

Днем сотрудник в газете, ночью — сторож. Однажды познакомился с красивой девушкой, дочерью большого начальника, о последнем факте узнал позже... Она принесла в редакцию статью. Ни о чем. Шугайып сделал правку от первой до последней буквы и поставил в номер. На следующий день сияющая белолицая красавица пришла в редакцию поблагодарить и предложила отметить событие. Коллеги-журналисты, проходившие мимо его кабинета, удивленно смотрели на них. После ночной смены Шугайып был уставшим и голодным, так еще желудок начал бурлить, давая знать о пустоте, и он согласился: «Ладно, пойдем на базар, купим самсы и попить чего-нибудь возьмем». Красавица засмеялась и сказала: «Никогда в жизни не ела самсы на базаре. Лучше пойдем, сходим в элитный ресторан возле парка».

Видимо она была постоянной клиенткой, так как работники ресторана ходили перед ними на цыпочках. Удивленно смотря на официантов, он пил дорогое вино, танцевал и старался обнимать ее осторожно. Ресторанная круговерть закружила, и он не помнил, что делал. Среди ночи они вышли из заведения, она жалобно сказала, что замерзла. Охмелевший и осмелевший парень легко как перышко поднял ее, посадил в такси и проводил до квартиры.

В конце недели он вновь увидел ее в редакции.

— Родители приглашают Вас к нам, им очень понравилось Ваше джентльменское поведение, ведь Вы проводили меня домой среди ночи и даже не испугались.

Парень чуть не упал со стула, отказался, ответив, что так поступил бы любой мужчина.

— Мой отец — мэр города и не любит повторять дважды! — гордо сказала белолицая красавица.

— Милая, визит к таким людям равносилен прошению милостыни. Я не пойду.

— Если не пойдешь, буду сидеть, пока не согласишься, а мама с папой будут ждать.

Эта белолицая красавица или мое счастье, или мое наказание, думал Шугайып. Слова и поведение девушки настораживали его, допуская мысли о полоумии. Не зная как поступить, зашел за советом к главному редактору. «Иди, иди, — сказал шеф. — Хоть покушаешь досыта. Да и с мэром лично познакомишься». Успокои